ЧэКа знает о моем приезде, кто я такой и с чем это едят. Если убрать идеологию, то пограничники и чекисты — обыкновенные нормальные люди, готовые отдать жизнь за счастье всех людей на планете. Но партийная бдительность и ненависть к врагам коммунизма делает из них обыкновенных монстров, для которых право и закон умещаются в приказе старшего оперативного начальника на задержание любого человека и применение оружия без предупреждения или с предупреждением для пресечения нарушения социалистических законов, которые декларируют, но не учитывают права человека.
— Я принимаю ваши извинения и приглашение, — сказал я, но прошу известить моих спутников о том, что я скоро прибуду и чтобы они не беспокоились.
— Сейчас сделаем, — сказал комендант, отправил моих конвоиров и жестом руки показал мне, куда нужно идти.
В соседней комнате уже стоял накрытый белой скатертью стол с закусками и неизменной водкой. Судя по тому, что стояло на столе, пограничники жили неплохо. Да они всегда жили неплохо. Во времена, когда Оссией правил император, пограничникам полагалась четверть стоимости задержанной контрабанды. И тяжкое же было житье у контрабандистов. Если подкупать пограничников, то контрабанда вообще будет нерентабельной.
Мы сели за стол. Налили.
— За знакомство, — сказал комендант.
Выпили. Закусили. Налили.
— За Оссию, — сказал комендант.
Потом были за дружбу, за космос, за мир. Я встал.
— Спасибо, товарищ комендант, — сказал я, — через какое-то время буду проезжать обратно. Увидимся.
— А правда, что вы летали в космос? — почему-то шепотом спросил комендант.
— Правда, — тоже шепотом сказал я, — скоро и ваши дети тоже полетят в космос.
— Когда? — с надеждой спросил комендант.
— Скоро, — сказал я.
Я смотрел на него и думал, что революция была во благо и не во благо. Не было бы революции, этот мужик так бы и не вылезал из нужды крестьянской доли. Может, и разбогател бы немного, да соседи ему пустили бы красного петуха под стреху. И опять был бы в нужде. А так, на службе, при деле и по значению не менее станового пристава. И дети будут служащими по происхождению. Может, и в генералы выйдут. А при царе такая перспектива была только у дворян и разночинцев. Крестьянин так бы и оставался крестьянином, а рабочий — рабочим.
Мариэтт была вся в слезах. Сотрудник МИДа при виде меня испытал чувство облегчения.
— Сколько раз ни езжу через эту границу, каждый раз как через огненное кольцо, — признался он.
Я был навеселе и все воспринимал в несколько радужных тонах, представляя, что бы я чувствовал, если бы комендант оказался тупым человеком, поместил меня в каталажку, и занимался мною после того, как поезд бы ушел.
Мне кто-то возразит, что это невероятно. Полноте, господа, у нас в России все было вероятно. И в здешней Оссии все так же, как и у нас. Понятий рыцарства и чести нет ни у одного государства, когда речь идет о национальных интересах. А если к этому примешивается идеология, то нет таких нравственных и моральных принципов, через которые бы не перешагнула политическая партия для достижения поставленных целей.
Поэтому не нужно всех собак свешивать на Оссию. На себя посмотрите. Неча на зеркало кивать, коли рожа крива. Думаете, что в других странах не так? Все один к одному. Если перед тобой идеологический противник, то на него не распространяются никакие конвенции и права человека, которые гарантированы только соотечественниками. Не с бухты-барахты наш поэт Владимир Маяковский писал о тех годах:
Жандарм
вопросительно
смотрит на сыщика,
сыщик
на жандарма.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
за то,
что в руках у меня
молоткастый,
серпастый
советский паспорт.
Такое же отношение было и к чужим паспортам в самой Оссии. Партия большевиков не имела широкой поддержки в стране, поэтому агитация была заменена на репрессии, усилившиеся после гражданской войны. На перевоспитание оставляли единицы, остальных — уничтожали. Посмотрим, что скажут руководители революции в Оссии.
Мариэтт уже спокойная и веселая, как будто и не было никаких происшествий на границе. Дипломату пришлось заказать в купе водки, чтобы он чувствовал себя несколько спокойнее.
И вообще, никак не могу понять западных женщин. Русских и усских к себе влекут чувства, и они бросаются вдвоем в омут. А в отношениях с Мариэтт не все гладко. Практицизм и собственный интерес превалируют над чувствами. Она не стеснена в средствах, но если она что-то купила, то приносит мне чек, чтобы я его оплатил. Ладно. Но она почему-то забирает у меня все счета на покупки, как будто они ей нужны для отчета. Да и как корреспондент она очень редко публикуется, хотя постоянно держит связь со своей редакцией и передает редактору те новости, которые я изрек по поводу нашего будущего. Интересно бы познакомиться с этим редактором.
Гражданская война пронеслась по Оссии ураганом. Я бы сказал — смерчем. В тупиках полуразобранные паровозы, остовы вагонов, сброшенные с насыпи колесные пары. На станциях стихийные базары. Торгуют принесенными к поезду вещами и продовольствием, вещами, вынесенными из поезда. Крестьяне, рабочие, интеллигенция, солдаты, активисты, беспризорники гудят, шумят, кричат, толкаются, торгуются, воруют, бьют по рукам, по спине, по роже, продается мануфактура, сало, родина, бриллианты, штаны, сапоги, иголки, нитки, самогон.
Тут же пьют и закусывают. Кто-то кого-то провожает. Кто-то кого-то встречает. Кого-то оплакивают. Смеются. Молодежь поет песни: "дан приказ ему на запад, мне — в другую сторону". Ватрушки картофельныя! Молодой человек, бутылочку возьмите в дорогу, чиста как слеза, сама гнала и сама бы пила, да деньги на сахар нужны! Вся страна — сплошной базар.